А потом Молоха отмыли, переодели и привели к генералу в кабинет, где тот восседал в широком кожаном кресле, как куча важного говна. Молох усмехнулся от этого сравнения и покосился на охранника, стоящего за спиной. Если даже наручники не снимут, он успеет добраться до старика и удавить его захватом под локоть. Успеет. Если раньше пуля в лоб не прилетит. А охранники теперь при огнестрельном ходили, а не с дубинками, как раньше. Боялись, твари. Его боялись. И эта мысль грела душу. Да, ему нравилось. Нравилось чувствовать своё превосходство. Это на самом деле кипятит кровь похлеще любого адреналина. Чувствовать себя тем, от кого у всяких крыс подневольных дрожат колени — это мощно.

— Не надо, сынок. Не думай об этом, — оборвал его мысли генерал. — Мы же это уже проходили. Ни к чему бессмысленная ярость. Хочешь выплеснуть накипевшее дерьмо? Не вопрос. Я тебе с этим помогу. Но сначала ты должен понять, что, убив меня или кого-то из охраны, ты не добьёшься того, чего желаешь на самом деле. Ну сам посуди. Кто ты там, за этими стенами? Ничтожество. Горка фекалий, пусть теперь и с мускулами. Ну что ждёт тебя там, скажи-ка мне? Ты же не сможешь уже стать нормальным. Тебе же нравится страх в глазах этих подонков, — кивнул на охранника, а тот наморщил узкий лоб, догоняя, что его только что оскорбили, но при этом не смея даже слова вякнуть в своё оправдание. — Тебе нравится вид крови. Нравится быть сильным. Ты не сможешь быть нищим, безвольным работягой, разгружающим по ночам фуры на рынке, а днём гнущим спину на стройке. Ты заслуживаешь другой жизни, и ты можешь её получить. Ты уже прошёл почти все испытания, теперь осталось только доказать, что передо мной сейчас стоит не сопливый мальчишка, которому всё ещё нужна сиська, а тот, кто в состоянии стать чистильщиком. Ты готов мне доказать, что всё это было не зря? Готов доказать, что ты стоишь всех усилий и затраченных на тебя ресурсов? Или те, кого ты убил, сражаясь за своё существование, полегли за просто так? — глаза генерала загорелись, и Молох мог бы поспорить, что разглядел там возбуждение. Бля, серьёзно, что ли? Вот урод плешивый. Небось ещё и подрачивал на то, как парни друг друга в клетке месили.

— И что мне нужно сделать? — спросил, глядя уроду в узкие, подёрнутые похотью глазёнки.

— Правильный вопрос, Елисей, — похвалил тот, вытирая вспотевший лоб белоснежным платком. — Очень правильный. Так позволь же мне показать тебе перед последним испытанием, что ты можешь иметь, если успешно пройдёшь его.

ГЛАВА 41

ГЛАВА 41

2010 год

— Вкусно? — улыбнулась, наклоняясь над столом и заглядывая Елисею в лицо.

— Нормально, — поднял на меня свой привычно угрюмый взгляд. Я же улыбнулась ещё шире.

«Нормально» на языке грозного Молоха значит «охрененно». Ну или что-то вроде этого. В общем, я могла гордиться собой.

— Я в интернете прочитала рецепт, — кивнула на остатки запеканки на его тарелке.

Молох на мгновение замер, потом медленно положил вилку на тарелку.

— Когда?

— Что?

— Когда ты пользовалась интернетом? — смотрит на меня зло, придирчиво.

— Так вот… Вчера вроде.

— Идиотка, — выдохнул он, откидываясь на спинку стула и закрывая глаза. А я уставилась на него во все глаза, не понимая в чём дело. Телефон сюда, быстро! — рявкнул вдруг так, что я подпрыгнула на месте.

Протянула ему трубку, а Молох, швырнув её на стол, ударил по новенькому блестящему мобильнику кулачищем. И раскрошил его в щепки. Я охнула от обиды и, проглотив ком, опустила глаза.

— Ты не говорил, что мы отсиживаемся, и я не знала. И вообще, мог бы просто симку сломать, — промямлила сквозь слёзы. Мой первый телефон… Нет, я не была алчной до вещей. Но я хорошо знала им цену. А ещё они олицетворяли собой начало моей новой жизни. Жизни, где я больше не шарила по помойкам в поисках протухших остатков еды. Жизни, где был рядом тот, кто никогда не скажет «люблю» и не станет носить на руках, но, случись что, подаст руку, подхватит, не позволив упасть. Убийца, который человечнее многих законопослушных граждан.

Слышала, как тяжело он дышит — злится. Но орать не стал, и за то спасибо. Сгрёб остатки телефона со стола, и они посыпались на пол. Сам же поднялся, ринулся к ящику в прихожей. Мне туда совать нос запрещалось, но я знала, что там он хранит оружие.

Сглотнула, когда послышался лязг металлической крышки, и упала на колени, пытаясь собрать несчастный телефон. И заревела, когда поняла, что его уже не спасти.

Как и моё глупое сердце, колотящееся в груди, отбивающее там ритм разбитой мечты. Потому что я уже знала: не смогу отказаться от этого мужчины. Несмотря на всё, не смогу. Глубоко закопаю свою мечту о семье, о муже и детях, о пикниках в весеннем парке. И буду следовать за ним, как тень безмолвная. Потому что всё вдруг обесценилось, стало неинтересным. Всё, где не было большого и страшного Молоха.

Чьи-то руки оторвали меня от пола, встряхнули, как нашкодившего котёнка, и рывком к твёрдому телу прижали. Я вдохнула родной запах и заревела уже в голос, а он повернул меня, как тряпичную куклу, и снова вжал в себя.

— Сопли подбери. Я не буду ругать, — слабоватое утешение, если бы его произнёс кто-то другой. А вот в случае с Молохом, бессердечным и бесчувственным, выглядело странно.

Я даже не нашлась, что ответить, потому что на какое-то время обалдела и застыла в его объятиях, не решаясь пошевелиться и посмотреть на него.

Только Молох на этом не остановился, нет. Он ещё и в макушку меня поцеловал. Как-то неловко, резко. Но это точно был не подзатыльник, ибо от последнего моя голова отвалилась бы наверняка.

— Ты оглохла, что ли? Не реви, сказал. А то по шее получишь.

И я сквозь слёзы засмеялась ему в водолазку. Когда истерика прошла, он отстранил меня, взял за подбородок. Тоже грубо и даже больно. Но по-другому он не умеет.

— Успокоилась? Отлично. Я не люблю нытьё, и ты об этом знаешь, — он врал. Ему было жаль.

— Прости, что не вытащила симку… — извинилась я, тупо пялясь нам под ноги.

— Я должен был предупредить. Ладно. Будем надеяться, что пронесёт, — но как только он это произнёс, с улицы донёсся рёв мотора, а Молох тут же выхватил из-за пояса сзади пистолет. — Под стол, быстро!

Не пронесло…

Я заползла под круглый столик со свисающей до пола скатертью, обняла свои коленки и притихла, отсчитывая удары собственного сердца.

Не страшно, нет. Жутко. Потому что я, как оказалось, совершенно не готова была к такому. Я вообще-то ещё пожить хотела, а не быть застреленной в лесном домике.

Но больше даже собственной гибели меня страшила мысль о том, что те, кто нас выследил, сейчас убьют Елисея. Ведь он один совсем, а я ничем не могу помочь. Если только…

Не знаю, откуда во мне взялась эта смелость. Или, может, правильнее будет назвать её глупостью? А может, это была попытка самозащиты. Не знаю. Я вообще слабо соображала, что делаю. Но, тем не менее, из-под стола выползла и таким же макаром поползла в прихожую, где стоял ящик с оружием. Молоха в доме не было, что нагнало на меня очередную волну паники.

На миг пропустила предательскую мысль о том, что он мог уйти. Сбежать от преследователей и бросить меня здесь одну им на растерзание. Пока они будут заниматься мной, он успеет скрыться.

Но тут же тряхнула головой, отметая эту глупость. Молох не мог. Кто угодно мог, а он — нет. Потому что он не такой. Не трус он. Не оставит меня здесь погибать одну.

Открыла ящик с оружием, достала небольшой пистолет. Тяжёлый, пахнущий металлом и машинным маслом, он обжёг мне ладонь своим холодом, и я ненадолго застыла, глядя на чёрную блестящую поверхность. Почему-то подумалось, что оружие идёт Молоху. И то, как он его держит… Это красиво. Убийственно красиво.

На улице хлопнула дверца машины, и я вздрогнула, перехватывая ствол крепче. Надо спрятаться. Нырнув за штору у окна напротив входной двери, застыла. Я услышу, когда кто-то войдёт, и буду готова.